Дома мы не нужны. Книга третья. Удар в спину - Василий Лягоскин

Потом парень взглянул на прадеда. Тот ответил немного виноватым, но так же решительно отказывающим в праве именоваться Великим, взглядом. И Де побрел из пещеры, в который он провел все эти годы, как оказывается самые счастливые в его жизни. И уже сидя на холодном камне, под яркими звездами он поклялся, что пройдет время, и эти звезды будут светить или ему, или неведомому Великому охотнику – другого не дано.

А утром прадед объявил волю предков – племя покидает священный холм, на который волчица когда-нибудь принесет двух младенцев, и направляется навстречу судьбе, навстречу великой битве со Спящим богом, в которой все племя, и наследник Де в том числе (тут прадед строго поглядел на правнука) выступят на стороне Великого охотника.

– А когда Спящий бог будет повержен, – мрачно улыбнулся Де, – Великий охотник тоже может умереть, неважно по какой причине и от чьей руки.

Он успел заметить такую же ухмылку прадеда, и внезапно успокоился – понял, что замыслы вождя не сильно отличаются от его собственных. Потому он не сопротивляясь принял на себя обязанности, возложенные на время похода отцом, у которого (тут прадед и правнук не сговариваясь согласились) отлично получалось руководить племенем по хозяйственной части.

Священная дубина (молот) в пути конечно не подарок; надоела уже в первый день, за который Де успел и налюбоваться на зеркально-чистую поверхность металла, и ощупать все неровности рукояти, особенно каких-то царапин, глубоко вдавленных в этот неизвестный материал – не камень, не дерево – удивительно прочный, который не брал даже кремневый нож не-зверя. Царапал, точнее пробовал царапать эту рукоять Де, конечно же украдкой, чтобы не увидел кто-нибудь, а особенно прадед.

Но прадед не замечал ничего вокруг; он тяжело шагал, перебирая опять пальцами те самые бусины – теперь он не прятал их от взглядов окружающих. И были эти бусины – точно! Были они из того самого материала, что и рукоять Священного молота. Только какая же сила смогла просверлить в этом материале, не поддающемся даже острейшему ножу, отверстия? Кто мог сотворить такое? Разве только сам Спящий бог? Или великий предок Денатурат, не побоявшийся сразиться с этим самым богом?

Но если великий предок не смог победить его, как это сделает Охотник? В голове окончательно запутавшегося парня загудело, а тут еще круглые от изумления и страха глаза Лая, углядевшего оказывается его попытки поцарапать священный предмет.

– Не гляди, куда не надо, – злорадно подумал Де, вручая брату по второй матери молот, – сейчас у тебя глаза совсем на лоб вылезут.

Сам он умчался вперед, с копьем, не дожидаясь, что скажут на его самовольство прадед, а тем более отец. Высшие ничего не сказали, когда племя дошагало неторопливо до уютной долины, где Де уже разделывал огромного оленя.

А потом был еще один день, еще, и еще, и еще. Менялась только погода – все чаще лили дожди и жарче грело солнце. Добычи в новых краях было не меньше, чем в родных холмах. Потом ее стало столько, что уходить далеко от племени больше не требовалось. Зато появились хищники. И падальщики. Последние уже не скрывались – тащились за племенем, подбирая то, что оставалось на временных становищах. А оставалось много, потому что добыча сама шла в руки, а останавливаться хотя бы на день вождь запретил. Так они и брели – не быстро и не медленно; так, как позволяла старость вождя. Он действительно сдал на глазах; высох – но огонь в глазах горел только ярче.

Пару раз попались мохнатые длинноносые. Не такие, какие забредали на холмы в суровые зимы; много крупнее. И длинных зубов у этих великанов было не два, а четыре, и нижние были плоскими – такими легче выкапывать сладкие корни, объяснил Лай – и отец одобрительно кивнул, соглашаясь. Конечно, на этих великанов племя не охотилось – кому хочется попасть под ноги, подобные стволам самых толстых деревьев? Но один раз на пути племени попался полуобъеденный костяк такого зверя, от которого порскнули во все стороны маленькие рыжие хищные зверьки; вот там брат по второй матери и объяснил что к чему. За это он тащил тяжелый молот дольше обычного.

Все чаще взгляд Де останавливался на животе Мины – тот стремительно рос, но пока молодая женщина еще скакала наравне с подругами, подобно годовалой оленихе, совсем как та, которую парень заколол сегодня копьем, выпрыгнув из засады. Он мог, конечно, и догнать животное – длинные ноги и могучие легкие позволяли, но кто же так поступает? Всем известно – как раз у этих зверей во время длинного бега в жилы изливается горькая жидкость, и есть такое мясо можно только во время великого голода. «А потом, – подумал он, – надо же тренироваться наносить разящие удары из засады… ну да, исподтишка, в спину не ждущего удара противника, – не стал он скрывать от себя подленькой мысли, – если уж по-честному, лицом к лицу не получится». И мысль эта не ужаснула парня.

Он наконец-то определился и со своим отношением к будущему сыну – равнодушие. Полное равнодушие, есть он или нет. Самое главное – сам высший не-зверь Де, будущий Ден. Одна буква к имени – все, что ждал правнук вождя от своего ребенка.

Потом прадед заспешил; остановки стали короче, переходы длиннее. Мина уже не скакала так; брела едва ли не тяжелее восьмидесятилетнего вождя. Брела, цепляя босыми ногами горячий песок. Да – вокруг широкими полосами перемежались заросшие травой луговины и непонятные и неприятные глазу, а пуще того, ступням, целые отвалы звонкого песка, которым наверное, можно было засыпать все священные холмы.

Нет, пески не пели – до тех пор, пока однажды не задул ветер – резкий, порывами – который внезапно закружил вихрем, мгновенно скрыв в непроглядной колючей мути все племя. И Де самым постыдным образом испугался – испугался того, что так и будет кружить с закрытыми глазами до скончания последних зим, даже после того, как последний желтый кругляш упадет в большой кожаный мешок.

Но песчаная буря кончилась, а племя не досчиталось пятерых не-зверей – всех низших. Мужчину, двух девушек и двух детей. Их не было жалко, по крайней мере молодому высшему; он искренне не понимал, чему так сокрушается отец. Нарожают еще – что им, низшим; на них ведь запрет не распространяется. А прадед, словно послушавшись Дена, резко повернул налево, отклоняясь от курса, по которому гнал племя.

Через день путь им прекратила река, несшая свои воды назад – туда, откуда они пришли. Денат целый день качал недовольно головой; он словно не верил своим глазам. Молодой высший тоже решил разобраться – приглядывался к берегам, пытался высмотреть в воде неведомых монстров. А понял раньше опять таки Лай:

– Кажется, эта река течет вспять; раньше она текла в том направлении, – низший брат махнул туда, куда брело племя, подгоняемое вождем.

Де сначала удивился такой длинной и связной фразе – подобная речь тоже была под запретом. А потом понял – Лай был прав. Тогда возникал другой вопрос: «Как же она текла туда, если впереди встают неприступной громадой горы?». И опять сын второй матери поразил его, задав свой вопрос, много практичней:

– А как мы преодолеем эти горы?

Де оглянулся на Мину, которую как-то придется переводить, а может быть переносить через заснеженные – видно даже отсюда, за много переходов – перевалы. А без нее не будет нового имени, не будет еще чего-то существенного, чего он пока не понимает… Кто виноват? Конечно Великий охотник, ведь именно его появление сорвало с места племя.

Наутро племя разбудил взволнованный возглас караульного. Он таращил глаза и тянул руку назад – туда, откуда они пришли вчера. На месте покрытой травой степи там гуляли волны. Противоположного края неведомо откуда взявшегося пространства, заполненного соленой, противной на вкус водой не было видно, как бы не вглядывался туда парень. Если бы там были такие же горы, какие ждали их впереди, может быть не-зверь и определил бы, сколько переходов отделяет его от места, от которого можно было бы вернуться на родные холмы. Теперь же дороги домой не было. И это тоже зачтется Охотнику.

А прадеду теперь было все равно, его гнала вперед только одна мысль – успеть на Великую битву. Но рассудка он не потерял. Дал отдохнуть племени перед горным переходом; женщины наготовили мяса, добытого молодым высшим; воду решили не брать – поначалу переход продолжится вдоль одной из бесчисленных горных речек, которые сливались в долине в одну большую, поменявшую каким-то образом свой извечный путь, а дальше – дальше будут снега, которые они или преодолеют… или снега одолеют их.

Преодолели не-звери. Последние полперехода Де тащил Мину на спине – спиной к спине, потому что своим огромным животом она не могла прижаться к его крепкому хребту, а держать ее на руках парень не мог. Он обдирал ладони об острые льдины, стараясь уцепиться железными пальцами в каждую трещину. А ведь еще тянул книзу тяжеленный молот у пояса. А Лай? Он сам едва передвигался, но дотерпел, упал уже внизу, на мягкую теплую травы. Рядом повалилась сразу половина племени; остальные остались в горах. Лишь трое высших стояли на ногах. И крепче всех, признал Де, его отец. Может потому, что он шел налегке?.. Вторая половина племени осталась в горах навсегда. Но высшему и теперь было все равно. То, что как-то волновало его, он принес сюда собственными руками.